Том 6. Живые лица - Страница 169

К оглавлению

169
Своею правдой – лишь плоть и кровь.
Пошел за ними, а не за нею,
Надеясь с ними найти Любовь.
Но потерял он свою Психею,
И то, что было, – не будет вновь.
Ушла Психея, и вместе с нею
Я потеряла его любовь.

1943

Париж

Не одним хлебом…

Вл. Злобину


Закон я помню, помню слово,
Что всем нам надо жить любя,
Любить – не как-нибудь другого,
А совершенно как себя.
О чем забочусь я безмерно,
И что люблю в себе самом –
О том мой долг – нелицемерно
Всегда заботиться – в другом.
Теперь скажу немного грубо,
Но в деликатности ли суть?
Мне в слове точность, резкость люба, –
Поймут меня когда-нибудь!
Так вот, скажу: пекусь о брюхе –
Да и не только о своем!
А от докучливой старухи,
Что мне и вечером и днем
Бурчит, что надобно о духе
Вперед заботиться, – в ответ
Я отмахнулся, как от мухи…
Не говоря ни да, ни нет.
На харю старческую хмуро
Смотрю и каменем молчу.
О чем угодно думай, дура,
А я о духе не хочу.

1944

«Я был бы рад, чтоб это было…»

В. Злобину


Я был бы рад, чтоб это было,
Чтоб так оно могло и быть,
Но чтоб душа у вас забыла
Лишь то, что надо ей забыть.


Не отдавались бы злословью,
Могли бы вы его понять,
И перестали бы любовью
Томленье, сон и скуку звать.


Я ж – ничего не забываю,
Томленьем вашим не живу,
И даже если сплю – то знаю:
Я тот же весь, как наяву.

1944

«По лестнице… ступени всё воздушней…»


По лестнице… ступени всё воздушней
Бегут наверх иль вниз – не всё ль равно!
И с каждым шагом сердце равнодушней:
И всё, что было, – было так давно…

Последний круг
(И новый Дант в аду)

<1>

Вскипают волны тошноты нездешней
И в черный рассыпаются туман.
И вновь во тьму, которой нет кромешней,
Скользят к себе, в подземный океан.


Припадком боли, горестно-сердечной,
Зовем мы это здесь. Но боль – не то.
Для тошноты подземной и навечной
Все здешние слова – ничто.


Пред болью – всяческой – на избавленье
Надежд раскинута живая сеть:
На дружбу новую, на Время, на забвенье…
Иль, наконец, надежда – умереть.


Будь счастлив, Дант, что по заботе друга
В жилище мертвых ты не всё познал,
Что спутник твой отвел тебя от круга
Последнего – его ты не видал.
И если б ты не умер от испуга –
Нам всё равно о нем бы не сказал.
А тот, кто ведал на земле живой
Чернильно-черных вод тяжелое кипенье
И был, хотя бы час, в их тошном окруженьи
Кто ощущал в себе размерный их прибой,
Тот понял всё: он обречен заране
Познать, что там – в подземном океане, –
Там нет ни Времени, ни звуков, только мгла,
Что кучею по черному легла.
Там только грузное ворчанье вод
И вечности тупой круговорот.

I


Вот Новый Дант в последний Круг пробрался
Один, без спутника, – он очень смел, –
Он наверху чего не навидался!
Едва кой-что в тумане рассмотрел –
Он к одному из тамошних подсел
И начал с ним (на это был он скор)
По-дружески тотчас же разговор.


Тот поднял на него потухший взор,
Сказав с трудом: «Вот странность, и какая!
Не сверху ль вы? Оттуда к нам давно
Не приходили. Впрочем, всё равно,
Пускай и не приходят никогда».


Дант отвечал ему: «Я это знаю,
Но, кажется, не в этом вся беда.
Скажите мне, ведь я пришел как друг,
Что делается, что у нас вокруг?
Я не бывал в подобной темноте,
Едва вошел – и сразу в слепоте.
Всё так черно, черней китайской туши…
И вы здесь не один. Всё это души?»


Качаясь на волне, тот помолчал,
Потом, не без усилия, сказал:
«Не так вопросы ставятся у нас.
Да, впрочем, понимаю: в первый раз
Вы здесь, во тьме, на нашем берегу.
Отвечу, как умею и могу.


Но видите: мне страшно стало вдруг…
Сказали вы земное слово „друг“…
А если я и вам теперь солгу,
Как на земле друзьям я лгал? Боюсь,
Опять к себе земному возвращусь…»
– «Не бойтесь, – живо возразил пришлец.
Я правду чувствую, и, наконец,
Зачем вы будете бесцельно лгать?


Вопросов я не буду предлагать,
Они, я вижу, были неудачны.
Но ваши своды так черны и мрачны,
И сразу я не мог сообразить,
Что лучше вы расскажете мне сами,
Что знаете, и что такое с вами».


«Лишь о себе могу я говорить,
Одну свою историю я знаю.
А о других моих соседях, тех,
Кого порою мельком я встречаю,
Хоть и не знаю, но подозреваю,
Что разные истории у всех.
О нашем месте вы меня спросили.
Иль вам о нем вверху не говорили?
Земное имя вспомнить был я рад.
Но имя здешнее его – Безмерность.
И в здешнем большая, пожалуй, верность,
Чем в простеньком словечке – ад.
Вы захотели знать еще: зачем
Сижу я здесь во тьме. Не то! Не то!
Спросите лучше иначе: за что.


Тогда я дам вам правильный ответ.
А на „зачем“ у нас ответа нет.
А что я делаю? Я жду. Чего?
Жду Времени. Вы спросите: какого?
Да просто Времени. И вот, его
Всё нет еще. Должно быть, не готово.
169