Том 6. Живые лица - Страница 166

166

В желтом закате ты – как свеча.
Опять я стою пред тобой бессловно.
Падают светлые складки плаща
К ногам любимой так нежно и ровно.

Детская радость твоя кротка.
Ты и без слов, сама угадаешь,
Что приношу я вместо цветка…

И ты угадала, ты принимаешь.

Белград

Он до сих пор тревожит мои сны…
Он символ детства, тайного мечтанья,
И сказочной, далекой старины,
И – близкого еще воспоминанья.

О, эта память о недавних днях!
Какая в ней печальная отрада!
Дым золотой за Савой, на холмах,
И нежный облик милого Белграда.

А виноградник, свежий дух земли,
Такой живительный и полный ласки…
На карточке – улыбка Эмили, –
Пленительной царевны в русской сказке.

Над белой скатертью веселый свет,
И речь веселая, и неизменно –
Во всех словах, во всех глазах – привет,
Для бедных странников нежданно ценный.

И много, много было – но всего
В экспромте этом рассказать нет силы…
Те дни прошли, погасли… Ничего!
Они прошли, но сердце не забыло.

1928

На Croisette

Зверенок на веревочке, с круглыми ушами,
С предлинным и претонким тельцем шерстяным,
Откуда и зачем ты явился между нами,
И как ты на веревочку попал – к чужим?

Не то чтоб обезьяна он; нисколько не кошка:
Ухватки не кошачьи, и лапочки не те.
Свистит протяжно-робко, сидит, поджавши ножки.
На собственном, смешном, на узеньком хвосте.

За что тебя обидели чужие напрасно?
Заставили покинуть родину твою?

Ты всё это расскажешь мне, свистом ясным,
Когда мы повстречаемся с тобой – в Раю.

Смотрю

Я сужен на единой Мысли,
Одно я вижу острие…
Ну что ж! Смотри, гадай и мысли,
Не отступай, – смотри в нее.

Я на единой Мысли сужен.
Смотрю в блистательную тьму…
И мне давно никто не нужен,
Как я не нужен никому.

В старом замке

Птичий всклик зеленой ночью
отрывисто-строгий,
лунный сверк зеленой ночью
креста при дороге…

Древнее молчанье
башен тяжелых.
Тень и молчанье
в бойницах полых.

И только сердце
не ищет покоя.
Слышу, как бьется сердце,
еще живое…

Хорошая погода

Травы, травы, тростники
На сухой вершине…
Почему бы тростники?
Ни ручья здесь, ни реки,
Вся вода в долине.

Небо каждый Божий день
Ровноголубое.
Почему бы каждый день?
И куда девалась тень?
Что это такое?

Для того, чтоб обмануть,
Свод небес так ясен.
Соблазнить и обмануть,
Убедить кого-нибудь,
Что наш мир прекрасен.

Не поддамся этой лжи,
Знаю, не забуду:
Мир кругом лежит во лжи…
Ворожи, не ворожи –
Не поверю чуду.

Жить

Как будто есть – как будто нет…
Умру наверно, а воскресну ли?
То будто тень – то будто свет…
Чего искать и ждать – известно ли?

Вот и живем, и будем жить,
Сомненьем жалким вечно жалимы.
А может быть, а может быть,
Так жить и надо, что не знали мы?

В новой

Отблеск зеленый в дверном стекле,
поют внизу автомобили.
Не думаю о моей земле:
что тут думать? Ее убили.

Вы, конечно, за это меня –
за недуманье – упрекнете?
Я лишь жду, чтоб прошло три дня:
она воскреснет – в новой плоти.

Стены

Амалии на Rue Chemovitz

Ни на кого не променяю
Тебя, – ни прелести твоей.
Я ничего не забываю,
Живу сияньем прежних дней.

И если в сердце нет измены,
Оно открыто чудесам.
Печальна ты… А в окнах – стены
Растут всё выше к небесам.

Но пусть растут они огромней,
Пусть холоднее милый взор,
Я только близость нашу помню,
И солнце в окна, и простор!

18 декабря 1932

Париж

Здесь («Чаша земная полна…»)

Чаша земная полна
Отравленного вина.
Я знаю, знаю давно –
Пить ее нужно до дна…
Пьем, – но где же оно?
Есть ли у чаши дно?

Счастье

Есть счастье у нас, поверьте,
И всем дано его знать.
В том счастье, что мы о смерти
Умеем вдруг забывать.
Не разумом ложно-смелым.
(Пусть знает, – твердит свое),
Но чувственно, кровью, телом
Не помним мы про нее.

О, счастье так хрупко, тонко:
Вот слово, будто меж строк;
Глаза больного ребенка;
Увядший в воде цветок, –
И кто-то шепчет: довольно!
И вновь отравлена кровь,
И ропщет в сердце безвольном
Обманутая любовь.

Нет, лучше б из нас на свете
И не было никого.
Только бы звери, да дети,
Не знающие ничего.

У маленькой Терезы

Ряды, ряды невестных,
Как девушки, свечей,
Украшенных чудесно
Венцами из огней.

И свет, и тишь, и тени,
И чей-то вздох – к Тебе…
Склоненные колени
В надежде и мольбе.

166