Том 6. Живые лица - Страница 180

180

Решимостью глаза его горят,
Он бледен, и рука на перевязке,
Но шепчет про себя: «Ну, это сказки!
Я Тени помогу – на то, ведь, ад.
Пусть встанут на меня все силы ада,
Я это дело кончу – и как надо».
Вот он спускается всё ниже, ниже,
Уж скользкими становятся ступени…
Где им конец? Казалось, что он ближе.
Иль это лестница не та, и Тени
Он, по условию, внизу не встретит,
На зов – упырь какой-нибудь ответит,
Сова, иль мышь летучая?.. Их там,
И даже здесь, так много по стенам
Висит уныло головами вниз…
Приятный, нечего сказать, сюрприз!
Да всё равно, назад не подыматься,
Хоть бы пришлось на лестнице остаться!

Решимость и была награждена:
Оборвались ступени – над провалом.
В провале не было заметно дна,
Лишь брезжила неясно серизна –
Как будто свет. И, не смутясь нимало,
Дант прыгнул к этой серости, в провал,
И очень ловко на ноги упал.
Повязка сдвинулась слегка с руки,
Но он решил, что это пустяки.
И, оглядевшись, увидал направо,
Как подворотня, низенькую дверь –
Чуть годную, пожалуй, для мышей,
Для душ бесплотных, но не для людей.
Но Дант сказал: «Уж не смешно ли, право,
Бояться узости? Прошел я в щель
Тогда, из океана… Неужель
Я не пролезу как-нибудь теперь
И в окаянную такую дверь?»
Он лег ничком, пополз… И вот, едва
Отверстия коснулась голова,
Как дверь высоко поднялась над ним
И стала дверью. Так что за порог,
Встав на ноги, шагнуть он мог.
Давно к удачам он привык своим,
И этому не очень удивился,
Как и тому, что за порогом Тень,
Знакомая, стояла перед ним.
Она – такая же, и розовело
В ней, сквозь туман, как будто бы и тело.
Дант, в радости, ей низко поклонился,
Сказав: «Какой удачный нынче день!
Идем скорее, кончим наше дело,
Привратника я вовсе не боюсь,
Но действовать нам нужно смело,
И оба мы туда пройдем, – клянусь!
Но поспешим. Здесь длинные дороги,
А у меня еще не крепки ноги.
Вы знаете, я мог прийти сюда
Не так, как приходил тогда,
А иначе, как и другие…» – «Нет! –
Сказала Тень. – Всей силою и волей
Я требовал, чтобы земной ваш свет
Вы не покинули теперь неволей.
Вы были на краю… Я не желал –
И вас моим желаньем удержал».
– «Но почему? – сказал он беспокойно. –
А я мечтал… Рвалась душа моя
Прийти сюда скорей, и сразу, вдруг…
И к этому был очень близок я.
Иль не устроили еще тот Круг,
Где поместиться мог бы я достойно?»

Они тихонько двигались вперед,
Куда-то дальше, влево от сарая.
Там снова опустилась эта дверь,
Что вверх взлетела, Данте пропуская.
«Про этот Круг я ничего не знаю, –
Тень отвечала. – Знаю лишь одно:
В каком бы круге вы ни оказались.
В таком или другом, но всё равно
Вы в этом Круге так бы и остались…
Пришедшим не как вы – запрещено
Круг, им определенный, покидать…
Вам это раньше надо было б знать.
Таких же, чтоб повсюду здесь ходили,
Из нас лишь двое: я, – да он, Вергилий».
– «Ах, вот что! Понимаю! Я вам нужен.
Я недогадлив. Право, я сконфужен.
Для этого меня в аду земном
Так бережно вы, значит, сохраняли?
Ну что ж, тем лучше, я приду потом…»
– «О Данте, Данте, вы капризны стали.
Ведь вы бы чувствовать должны прекрасно,
Что я люблю вас…» – «Да? Меня – иль предка?»
– «Нет, Данте, невозможно! Вы кокетка!
Вы избалованы, теперь мне ясно.
И все-таки вас нежно я люблю.
А споров, знайте, я не потерплю».

Но Дант уже опомнился. Смиренно
Прощения у Тени попросил.
Он неизменен. Да и неизменно
Его решенье. Полон новых сил.
Боится лишь, туда ль они идут?
Всё как-то очень незнакомо тут.
Какие-то всё пустыри, пески,
Болит рука, но это пустяки.
Вдруг Тень заметила на перевязке
У Данта темно-бурое пятно
И побледнела вдруг, как полотно.
Он сдвинул перевязь, тогда, в провале,
И выступила кровь из свежей раны.
«Что с вами, друг мой? Как бледны вы стали!
Я должен вам сказать, что наши раны…
Ну, словом, здесь (и, кажется, давно)
Показывать нельзя, запрещено,
Кровь человеческую адским сводам,
Как солнцу – на земле. Земным народам
Хоть это запрещенье и дано –
Да разве думают они о нем?
У нас, коль запрещенье преступаем,
Никем наказаны мы не бываем,
А сами же собой, и это знаем.
И вот, теперь, с таким на вас пятном,
Нам шагу дальше сделать невозможно:
Здесь, в пустоте, – и то неосторожно».
– «Но как же быть? – воскликнул Дант в смущеньи.
Назад? Да ни за что! О, без сомненья,
Я не вернусь. А эта кровь – моя,
И за нее не отвечаю я».
(Заметим в скобках: Данте лишь сейчас,
В аду, о крови вспомнил в первый раз.
Положим, видел-то ее он мало:
Ведь там – орудие его стреляло
В летучую машину. А людей,
Что падали на землю вместе с ней, –
Сама земля же их и убивала.)

Тень вдруг проговорила: «Погодите,
Здесь место есть недалеко одно,
Песком забвения усыпано оно.
Я принесу песок. И если оба,
И я, и вы, – мы правы, и не злоба,
Не что-нибудь худое движет нами,
А только всемогущая любовь –
Тогда увидите вы чудо сами:
Сотрет песок забвенья эту кровь».

Скользнула прочь, и сразу – никого.
Но средь пустынных адовых низин
Недолго оставался Дант один:
Вновь спутник верный около него

180